Пересекая границы - Страница 71

– Ты действительно эмпат? – недоверчиво переспросила Саэта. – Мне не говорили.

– А зачем тебе это говорить? Я свои способности не контролирую, они работают стихийно и практическому применению не подлежат. Ну, так что, будем спать по очереди? Или бросим жребий, кому ложиться на пол? Или бросим на фиг безнадежные попытки заснуть и займемся чем-нибудь полезным?

– Давай поболтаем, – предложила Саэта. – Может, оно само пройдет.

– О чем?

– Ну не знаю… О чем-нибудь.

– Хорошо. Сейчас я встану, включу свет… Там еще от ужина что-то осталось.

– Не надо. Давай так полежим, в темноте. Мне так удобнее.

Послышался тихий смешок.

– А что, тебе так противно на меня смотреть?

– Да! – раздраженно выкрикнула Саэта и тут же пожалела, что ведет себя откровенно хамски.

Как ни странно, Кантор не обиделся. И смеяться не стал. Промолчал. Но в его молчании чувствовалась озадаченность. Они помолчали немного, потом Саэта осторожно спросила:

– Кантор! А ты долго сидел?

– Нет, – спокойно ответил он. – Луны четыре или пять, наверное. А что?

– И за четыре луны ты опустился до того, чтобы есть тараканов?

– Почему опустился? А, ты думаешь, я их ел, совсем обезумев от голода? Вовсе нет. Я это делал совершенно сознательно, понимая, что на лагерных харчах я через луну-другую уже ни на что не буду способен. Ни сбежать сил не останется, ни отбиваться от кавалеров. А вопрос был насущный, в те времена я был симпатичнее, чем сейчас, и многим нравился, а козлов везде хватает… Драться приходилось насмерть, в буквальном смысле, несколько раз по утрам из туалета выносили трупы особо настойчивых. Да и мысль о побеге меня не оставляла, я много об этом думал и очень надеялся, что мне выпадет шанс. И вот чтобы к тому моменту, когда он выпадет, не превратиться в обессилевшего доходягу, стал подкрепляться, чем только мог. В том числе, насекомыми. Они, между прочим, очень питательны.

– Они же противные, как их можно есть… сознательно?

– Закрыв глаза и стиснув зубы. На свете много противных вещей. И со многими приходится мириться во избежание еще более противных. Слушай, не надо про лагерь, ладно? Давай про что-нибудь другое.

– Извини. Ну, расскажи что-нибудь. У тебя такой голос… его приятно слушать. Кстати, мне кажется, я его где-то слышала. Мы с тобой не встречались раньше? Ты говорил, что ты меня знал. Где мы с тобой виделись?

– В консерватории, – проворчал Кантор. – Ты что, маленькая – такие вопросы задавать?

– Извини. Я не знала, что ты настолько засекречен. А почему? Ты ведь такой же рядовой, как и я?

– Не совсем. Меня знают. Я уже светился. Моя голова оценена, если ты не слышала. И если бы кто-то узнал, как меня зовут на самом деле, кто я такой и кто у меня есть из родных… Понимаешь?

– Понимаю. Но ты же не сразу засветился, как только к нам пришел. И голову твою оценили всего год назад. А засекретили с самого начала. Почему?

– Странная ты. Как это я не сразу засветился? Я же сидел. На меня же там все документы остались. Мое прежнее имя было уже засвечено так, что дальше некуда. Вот и пришлось сделать вид, что я умер, и жить, как другой человек. И мне совсем не хотелось бы воскресать. Теперь тебе понятно?

Опять повисла тягостная пауза. Потом Кантор невесело заключил:

– Что-то не получается у нас разговор. О чем ни заговорим, обязательно скатываемся на запретные темы. Давай я лучше пойду прогуляюсь, а ты попробуй уснуть. Потом я приду и тоже лягу, тогда ты не будешь мне мешать, и я тоже усну.

– А ты можешь не уходить, а просто пересесть в кресло?

– Ты что, боишься остаться одна? Брось, Саэта, никто тебя не обидит в мое отсутствие. А если кто-то попробует, то я ему даже не сочувствую.

– Я-то, конечно, в состоянии постоять за себя, – хихикнула Саэта. – Но куда мы с тобой труп денем?

– Как – куда? – в тон ей ответил Кантор. – В ванную. Аккуратно разделаем кинжалами и по частям вынесем куда-нибудь.

Видимо, они оба одновременно представили себе эту идиотскую ситуацию и спустя пару секунд дружно хихикали, забыв про неудавшийся разговор.

– Саэта, – спросил Кантор, отсмеявшись, – а правда, что ты в свое время дала пощечину самому Эль Драко?

– А ты откуда знаешь? – Удивилась Саэта. – Кто тебе это мог сказать?

– Да это была самая ходячая история – про наглого Эль Драко и гордую девушку. Правда, многие считали, что это выдумка.

– Да почему? Это правда.

– Ну, потому, что о нем ходили легенды, что якобы ни одна женщина не могла ему отказать. Я, кстати, не особенно в них верил. Ничего абсолютного не бывает. Значит, правда? А расскажи, как было дело?

– Да ничего особенного. Он полез ко мне целоваться, я и влепила ему оплеуху. Он был пьяный и не соображал, что делает. Не понимаю, почему его считали неотразимым. Ну, красивый, ну, талантливый, но это же не значит, что каждая женщина должна мгновенно падать при виде его.

– А тебе он не нравился?

– Нравился. Но не до такой же степени. Он всем нравился, и считал это в порядке вещей. А меня это злило.

– Что именно – то, что он нравился тебе, или то, что он нравился всем?

– То, что он принимал это как должное.

– Из-за этого ты и наградила его оплеухой, несмотря на то, что он тебе все-таки нравился?

– Да нет. Просто когда к тебе лезет целоваться пьяный мужчина, это неприятно, независимо от того, нравится ли он тебе трезвым. И что самое отвратительное, никто и не подумал его остановить. А когда он получил по морде вместо поцелуя, ему все сочувствовали, и одна чокнутая поклонница чуть мне волосы не повыдергала.

Кантор тихо засмеялся.